— Вы говорите на навахо?
Кэмпбелл от души рассмеялся.
— Да нет, знаю всего пару слов. Сами собой запомнились, из книг. С детства зачитывался историями об американских индейцах. Вам знакомо имя Элмер Грегор? Нет? Восхитительно описывает ваш народ. Я неплохо знал Элмера в юности. Шутки ради мы общались за завтраком на индейском языке знаков. Мои родители из себя выходили! Какое потрясающее натуральное введение в культуру!
Вдруг мне до безумия захотелось прочесть этого Элмера Грегора, хотя я наверняка почерпнул бы лишь второсортную информацию о своем племени! Но Кэмпбелл умел увлечь. Восторг его был заразителен. Какая бы тема ни доминировала в его душе и разговоре, вскоре она захватывала и собеседника.
Кэмпбелл сфокусировал взгляд на моей рукописи, о которой я уже забыл.
— Вы принесли мне что-то почитать?
Я молча протянул листки. Кэмпбелл ушел к дальнему углу своего стола и сел.
— «Мать Мира». Мило, очень мило.
Он взял красный карандаш.
— Не возражаете, если я помечу в некоторых местах? Мне так легче воспринимать информацию.
Я испуганно закачал головой.
Через двадцать минут он закончил читать. Под взглядом черных глаз я почувствовал себя обнаженным.
— Содержание, кажется, взято из легенды об Эстсанаелнхи, «женщине, которая творит перемены», да? Она создает человечество из кусочков своей плоти…
Теперь я понял, что передо мной шаман. Этот человек умел читать мысли.
Проглотив слюну, я попытался ответить:
— Ага-а. То есть да, сэр. Есть такая легенда. Понимаете ли, я подумал, что она связана с современными представлениями о клетках ткани. И представил себе, что после некоей чумы осталась в живых одна женщина. Она была ученым, и ей пришлось создавать человечество, и она…
Кэмпбелл поднял руку, чтобы я не рассказывал всю историю до конца.
— У тебя быстрая реакция, Джейк, — сказал он, найдя мое имя на первой странице рукописи. — Не извиняйся.
Он вернул мне рассказ, очевидно, с отказом, и я встал уходить.
— Минутку, сынок. Тебе разве не интересно, сколько у нас платят?
Я замер.
— Платят?
— Как только внесешь изменения, где я поправил, перепечатай и принеси. Я выпишу чек. Сто долларов, по два цента за слово. Рассказ, вероятно, войдет в июльский выпуск.
Я рухнул обратно в кресло.
— Есть только одна загвоздка. Тебе придется сначала выслушать небольшую лекцию.
Я резко захлопнул рот и кивнул.
Кэмпбелл встал и начал расхаживать по кабинету. Он явно зачитывал хорошо отрепетированную речь и в то же время следил за моей реакцией, чтобы усилить ее воздействие.
— Знаешь, Джейк, я согласился на эту работу, отказавшись от места в колледже Сары Лоуренс, несмотря на то, что здесь меньше платят, только по одной причине. Мне нужен открытый форум для моих идей, рычаг, чтобы сдвинуть мир в направлении гармонии. И, кажется, я его обнаружил.
Наша культура в опасности, Джейк. Мы наглухо застряли на том этапе, который Шпенглер [32] обозначил как кризис и разложение. Подобно морене, скапливающейся на дне ледника, наши убеждения скопились вокруг нас, беспочвенные и губительные. Настало время их отмирания и роста потенциала для зарождения новых. Подлежащие замене поверья — мифы, если назвать их старым термином, который мне нравится, — впитают в себя и былое, и еще не появившееся. Они могут быть творческой обработкой легенд, вроде твоего рассказа, или состоять из ультрамодных образов, ранее не существовавших, но главное — рождать в душах веру.
Новые мифы всецело задействуют знания современной науки. Невозможно общаться с миром двухтысячного года на языке двух тысяч лет до нашей эры. Это диктует разум. Однако самая важная часть мифов — древнейшая, вечная мудрость — должна идти от сердца. Если рассказам, которые я себе представляю и собираюсь напечатать, суждено изменить жизнь и укрепить веру читателей «Эстаундинг» — а через них и цивилизации в целом, — то они должны сначала родиться в глубине души писателей.
Я не могу себе позволить издавать неискренние произведения, они должны бить ключом прямо из груди автора. Я собираюсь докопаться до архетипов, существующих в каждом из нас, до основ мудрости и магии, до божеств и предводителей.
Последующие семь недель я не раз выслушивал эту речь или ее вариации. Со счету сбился. Но она всегда меня трогала, пробуждая вдохновение, даже когда я думал, что оно исчезло безвозвратно. А в первый раз она произвела на меня колоссальное впечатление. Я был зачарован, полновластно покорен позицией Кэмпбелла.
— Журнал ждут радикальные перемены, — продолжал Кэмпбелл. — В нем не будет места для поденщины, и я даже несколько изменю название уже следующего выпуска, чтобы дать это понять. Подзаголовок будет писаться не «Научно-фантастические рассказы», а «Рассказы SF» [33]. И аббревиатура будет расшифровываться как «сакральная фантастика», или даже «символическая фантастика».
Я рад буду пригласить всех именитых писателей, которые смогут перестроиться на новый лад. Однако сомневаюсь, что многие из них поймут мои задачи и окажутся способными их выполнить. Именно поэтому мне нужно найти новых писателей, таких, как ты, Джейк. Представителей каждой культуры, слушающих свой внутренний голос, не успевших закостенеть. И не только мужчин, Афины ради! Я хочу, чтобы в журнале присутствовало и перо женщины! Они составляют половину человечества, и им надо заявить о себе во всеуслышание! Страницы «Эстаундинг» должны пропитаться материнским молоком из их грудей!
Должно быть, я покраснел, и Кэмпбелл сбросил обороты:
— Джейк, этот журнал дает нам возможность вернуть западной цивилизации представление о сути всех вещей, заполнить пустоту. Мы поставим запутавшийся век на правильную дорогу. Но одному мне не справиться. Могу ли я рассчитывать на твою помощь?
В тот момент я готов был за Кэмпбелла хоть в Гадес сойти, подобно Орфею. Я поднялся и схватил его за руку.
— Можете на меня положиться, господин Кэмпбелл!
Его пытливый ум уже перешел к практической части вопроса.
— Прекрасно, прекрасно, — нараспев произнес редактор, ведя меня к двери, и окликнул секретаршу: — Джин, составь, пожалуйста, контракт на рассказ господина Хайуотера. Думаю, он внесет в него исправления к следующей неделе.
Госпожа Эрдман — Джин — вскочила, визжа от радости, обняла меня и поцеловала в щеку.
Я сказал в Гадес? Да в любой ад, будь то Мильтона, Данте или Баньяна.
Так началось мое пятидесятилетнее сотрудничество с «Эстаундинг сториз» и господином Кэмпбеллом, обладающим стремлением переделать мир по своему усмотрению. Удалось ли это ему — нам! — или нет, не имею ни малейшего представления. Я только знаю, что пятьдесят лет пролетели как полчаса у Вишну.
Июльский выпуск «Эстаундинг» 1938 года, в котором был в итоге издан мой рассказ, принято считать отсчетом лучшего периода работы Кэмпбелла, видимо, благодаря зажигательной новизне. С помощью ярких историй-мифов Бейкера, Судзуки, Орзбаля, Чена и Чайвалаха он поймал искомую ноту, что-то вроде мирового голоса, вещавшего из глубины прошлого человечества в его же общее будущее. Следующие выпуски, с работами Мафуза, Мин, Сенкевича, Окри и других, держали марку.
Я заходил к Кэмпбеллу каждую неделю. Мы набрасывали ряд рассказов из мифов навахо о двух братьях, Найенезгани и Тобадхисцини, сражающимися со злыми монстрами. Мои герои были межпланетными искателями приключений, которые путешествовали из одного мира в другой, помогая их обитателям справляться с потусторонними силами. Хотя там присутствовало достаточно много насилия — Кэмпбелл ничего не имел против насилия как неотъемлемой части человеческой сущности, — я пытался ввести элемент дипломатии и компромисса. Мне казалось, что я создаю новый подход к общению с чужаками, разнящийся с тем, как обращались с моим народом белые люди.
Я во всем подвергался влиянию взглядов Кэмпбелла: от фильмов («дидактическая порнография без всякой духовности») до морали секса («строго определяемой культурой») и манеры письма («Ты можешь написать предложение так, как сделал бы то год назад, или выразить ту же идею так, как мыслишь ее сейчас».)
